Большой Обман русского вальса: тайна «Вальса номер 2» времён сталинского Террора

Музыка вечна и бесконечна, не смотря на муки мистификаторов
Шостакович не хотел и не мог быть добротным и средним. У него был свой голос. И проявлялся этот голос в мощных композициях, имя которым — божественная Музыка.

Вряд ли кому-то надо доказывать, что музыка – наиболее доступный инструмент воздействия на сознание простого человека.

Avatar GIF Animal 568Тут не надо знать ни тонкостей литературоведения, ни знания истории, тайной или явной, ни подковёрных игр политиков – втыкай в уши наушники, слушай и напевай понравившуюся мелодию.

Поэтому музыка и была всегда наиболее эффективным средством пропаганды, а также обретения славы и материального благополучия.

В этом фильме мы с Вами разберём совершенно невероятные, и в то же время такие обыденные случаи Большого музыкального Обмана, которые считается политкорректным обходить молчанием, и делать вид, что “нет проблем”…

Итак, смотрите на канале “Тайнам Нет” одну из частей нашего сериала

БОЛЬШОЙ МУЗЫКАЛЬНЫЙ ОБМАН: ПОДДЕЛКИ, ФАЛЬШИВКИ, МИСТИФИКАЦИИ

в котором красота музыки переплетена с хитростью и корыстолюбием композиторов и их подельников …

Уважаемые друзья и посетители нашего портала.

Перед Вами одна из нескольких серий большого материала под общим названием «Большой музыкальный Обман. Подделки, фальшивки, мистификации».
На нашем сайте Тайнам Нет можно найти и остальные части, также выложенные безвозмездно, то есть «дадом». 🙂

А если Вам показалось любопытным то, что мы представили для изучения, рекомендуем подписаться на архив «Закрытого клуба Тайнам Нет»: это безопасно, легко и интересно.
В том числе там располагается и полная версия фильма, с частью которого Вы ознакомились выше.

Мало того, дополнительно каждый месяц Вы будете иметь доступ к 7- 8 новым работам, которые постоянно создаются нашей командой «Тайнам Нет».
И всё это в рамках той самой подписки на полный архив «Закрытого клуба Тайнам Нет»:

И, кстати, дорогие Зрители, можете ознакомиться с вводной частью всего сериала, в которой раскрываются цели и задачи одного из наших лучших за последние годы материала:

С этим вальсом из так называемой “Джазовой сюиты” Шостаковича связано много загадок. И не частных, хронологических или музыковедческих, а психологических, идеологических и даже политических.

Начнем с частных. В источниках указывается, что “Джазовую сюиту” Шостакович написал в 1938 году. Однако ничего джазового в ней нет. То есть — совсем ничего. Оркестровка сделана в стиле садового духового оркестра. Как звучала эта вещь, неизвестно, ибо партитура была утеряна, и мы ее знаем по гораздо более позднему воспроизведению, причем не ясно, принадлежит ли эта позднейшая оркестровка Шостаковичу или нет.

Пусть выскажутся свидетели.

Говорит композитор Матвей Блантер:

– Лично я с Шостаковичем знаком не был. Поводом стала организация в 1938 году Государственного джаз-оркестра СССР. Дирижером пригласили Виктора Николаевича Кнушевицкого. Мы стремились поднять уровень джазовой музыки. Пришла мысль попросить написать для джаза Прокофьева, Шостаковича, Дунаевского. Я решил поехать в Ленинград к Шостаковичу. Мы провели вместе целый день. Договорились о джазовом сочинении. Вскоре он привез в Москву три пьесы для нашего оркестра. Мы собрались на квартире Кнушевицкого, чтобы послушать. Инструментовка звучала прекрасно, но музыка была не джазовая. Он пришел в оркестр, посидел около часа, специально послушал саксофониста, ударника. Потом принес новую инструментовку, и все звучало изумительно.

Впервые джазовые пьесы Шостаковича были сыграны в октябре 1938 года в Колонном зале Дома союзов… Мы выступали много. Даже в Кремле, под Новый год, и понравились Сталину. Так дотянули до войны. Оркестр поехал на фронт, попал в окружение, половина оркестрантов погибла… Были ли пьесы Шостаковича опубликованы — не знаю, больше я партитуры не видел.

Слушаем второго важного свидетеля — музыковеда Манашира Якубова — автора более двадцати книг и примерно сотни статей, опубликованных в Англии, Италии, Германии, США и других странах более чем на двадцати языках. Он — главный редактор издательства “Дмитрий Шостакович”, председатель правления Общества любителей музыки Шостаковича.

— Мне удалось после долгих поисков “опознать” клавир этих пьес среди не разобранных рукописей Шостаковича.

Итак, что мы имеем? Архив, груда бумажек, среди них листки с нотами. Ноты для рояля. На листках не написано название. Каким-то образом “по газетной рецензии” Якубов догадывается, что этот клавир есть не что иное как “Джазовая сюита” Шостаковича.

Небольшое расследование показывает, что впервые Вальс 2 на Западе, в Лондоне, исполнил 1 декабря 1988 года оркестр под управлением Мстислава Ростроповича, но остался малозамеченным.

Затем этот вальс (и всю “Джазовую сюиту”) исполнил (1991) и записал на пластинку (в 1993 году) Нидерландский Королевский оркестр — коллектив очень заслуженный, увенчанный, существующий уже более ста лет (с 1888 г.). Он не станет играть нечто сомнительное и непонятно кем написанное. Но и после этого вальс не стал широко известным.

Тайна Вальса номер 2 еще сгустится, если узнать, что “наш” вальс прозвучал в фильме “Первый эшелон” Михаила Калатозова (апрель 1956 г.) еще за тридцать с лишним лет до исполнения Нидерландским оркестром. Думаю, документально историю Вальса 2 никогда доказать не удастся, так как записи того оркестра Блантера-Кнущевицкого не осталось, а партитура тоже не сохранилась. Осталось только звучание фонограммы (саундрека) из фильма Калатозова “Первый эшелон” 1956 года.

Кто оркестровал для этой записи, не сказано. Предполагаю, сам Д.Д., просто взял ту старую партитуру (позже утерянную или даже уничтоженную самим Д.Д.) и отдал ради гонорара Калатозову.

А что мы так привязались к этому вальсу? У Шостаковича много вальсов, даже в этой “джазовой” сюите три. А потому привязались, что он очень известен на Западе, даже имеет название “Русский вальс”, и совсем не известен в России. Я провел своего рода опрос: ни один из знакомых мне музыкантов или музыковедов ничего не слышал о Вальсе номер 2.

Ладно, в 1938 году, когда вальс появился, по каким-то причинам утеряли партитуру, ноты. Не до них было, катился 9-й вал Большого террора. Но 1956 год, фильм известного мастера Калатозова! Между прочим, даже пластинку небольшим тиражом выпустили. Но по радио не передавали, слов на музыку вальса не писали и не пели.

Вальс 2 стал широко известен на Западе после 1999 года, когда вышел последний фильм Стенли Кубрика “Широко закрытые глаза”, где это сочинение Шостаковича полностью прозвучало на финальных титрах. Фильм Кубрика — немного абсурдистский, фрейдистский, с изрядной достоевщиной, с мистикой, черной мессой. Зачем режиссеру понадобилась здесь такая музыка? Возможно предположить, что на фоне психологического подкорочного триллера и раздрызга героев по сексуальным пустякам Кубрику, по-видимому, показалось убедительным для контраста дать спокойную, мелодичную, умиротворяющую музыку вальса, в котором царит гармония чувств, какие-то настоящие ценности великосветского бала, плавное течение Амура и Дуная, просторы русских равнин и вообще полей, лесов и рек.

Между прочим, Кубрик использовал прием благостной музыки и в своем более раннем фильме “Сияние”. Тоже фильм психологических ужасов, где герой (Джек Николсон) постепенно сходит с ума и все норовит зарубить топором своих жену и сына. И вот на титрах, когда жена с сыном спасаются на снегоходе, а безумец замерзает во дворе отеля, звучит безмятежная музыка тех времен, когда еще не наступила Великая Депрессия и жить было хорошо, и жизнь была хороша. Тут музыка чепуховая, танцевальная ресторанная поделка 20-х годов. Не то со Вторым вальсом. Это музыка яркая, своего рода гимн страны. Почему же она не стала известна в России?

Я думаю, потому, что так хотел Шостакович.

Обман и фальсификация в музыке будут всегда

Вспомним, что предшествовало написанию “Джазовой сюиты №2”. Предшествовало посещение тов. Сталиным оперы Шостаковича “Леди Макбет Мценского уезда”. Сталин и трое его “соратников” из политбюро (Молотов, Микоян, Жданов) ушли еще до окончания действия.

Далее процитирую кое-что из солидной монографии Кшиштофа Мейера (польский композитор, пианист, педагог, музыковед) “Шостакович: Жизнь. Творчество. Время”:

“Критик “Известий” рассказал нам позже, что когда он спросил Сталина, понравилась ли ему музыка, то услышал в ответ: “Это сумбур, а не музыка!”.

Композитор оставался в Москве лишь сутки, а затем уехал в Архангельск, где должен был выступить в нескольких концертах. Это было 28 января (1936 г.). Еще на железнодорожной станции Шостакович купил свежий номер “Правды” и увидел в нем небольшую статью под названием “Сумбур вместо музыки. Об опере “Леди Макбет Мценского уезда”. Он начал читать, сначала с недоумением, а потом с ужасом”.

Вот что было, в частности, написано в статье без подписи:

“…Все это грубо, примитивно, вульгарно. Музыка крякает, ухает, пыхтит, задыхается, чтобы как можно натуральнее изобразить любовные сцены. И “любовь” размазана во всей опере в самой вульгарной форме.

“Леди Макбет” имеет успех у буржуазной публики за границей. Не потому ли похваливает ее буржуазная публика, что опера эта сумбурна и абсолютно аполитична?

Шостакович является, вне сомненья, наиглавнейшим композитором порнографической музыки во всей истории оперы. Особое возмущение вызывает сцена, в которой Сергей овладевает Катериной под аккомпанемент недвусмысленно-описательных глиссандо тромбона в оркестре: это настоящая “порнофония”.

Да, не этого ждали от композитора вождь и партия. А простой и задушевной песни. Можно и не задушевной, но уж точно — патриотической. Такие песни уже были в большом количестве, в том числе и созданные Шостаковичем. Но нужно было еще.

Маршал Тухачевский, друг Шостаковича (они не раз вместе музицировали — маршал на скрипке) оказался едва ли не единственным, кто написал Сталину протест против разносной статьи в “Правде”. Вроде бы еще письма в защиту написали Горький, Михаил Булгаков и режиссер Лео Арнштам.

Пока письмо писалось да читалось, настал 1937 год. Маршал при активном участии следователя начал ухать, пыхтеть и признался во всем — в предательстве, заговоре, попытке убить тов. Сталина. Скопом стали брать все окружение Тухачевского.

Из воспоминаний третьей жены Шостаковича Ирины Анатольевны (она была моложе его на 28 лет, познакомилась с ним в 1962 году и о тридцатых годах ничего вспоминать не могла, просто излагает хорошо известное):

“Вокруг самого Шостаковича сжималось кольцо. Когда после изъятия из репертуара оперы “Леди Макбет”, балетов “Золотой век”, “Болт” и “Светлый ручей” на него наклеили ярлык “врага народа”, до физической расправы оставался один шаг. Тесть был отправлен в лагерь под Караганду. Арестован муж старшей сестры Марии, барон Всеволод Фредерикс. Мария выслана в Среднюю Азию. Адриан Пиотровский, возглавлявший “Ленфильм”, вызвал Шостаковича к себе и предложил написать о взаимоотношениях с арестованным маршалом Тухачевским. Дело было в субботу. “Самым страшным было то, — признавался Шостакович, — что надо еще было прожить воскресенье”. Явившись в понедельник, он увидел заплаканную секретаршу: Пиотровского взяли. А 13 июня 1937 года в прессе появилось сообщение о расстреле Тухачевского”.

Шостакович тогда чудом избежал ареста. Окружение и соавторы Шостаковича были чреватыми. Его тетя в 1923 году выехала на Запад, и семья Шостаковичей состояла с ней в переписке. Уехавший из СССР в 1932 году соавтор либретто “Носа” Евгений Замятин за границей писал антисоветский памфлет “Мы”. Поэт Борис Корнилов, сочинивший вместе с Шостаковичем про “Вставай, кудрявая”, арестован и быстро расстрелян. Мейерхольд, в доме у которого Шостакович останавливался, бывая в Москве, обвинен в диком формализме (возник даже термин мейерхольдовщина), и уже не долго ему осталось жить.

Процитирую из Кшиштофа Мейера:

“Поскольку НКВД приезжало к своим жертвам ночью, с этого времени и в течение долгих месяцев Шостакович ложился спать одетым, а на случай ареста всегда имел наготове небольшой чемоданчик. Он не спал. Лежал и ждал, вслушиваясь в темноту. Он был совершенно подавлен, его начали посещать мысли о самоубийстве, которые с большими или меньшими перерывами преследовали его в следующие десятилетия. Длительное ожидание худшего оставило прочные следы в его психике, и панический страх перед потерей свободы сопровождал его до самой смерти. Этот страх то уменьшался, то набирал силу, но не исчезал никогда. Теперь Шостакович видел в себе человека, втянутого в политику, поскольку формализм и впрямь считался преступлением против народа. Он искал забвения в алкоголе, причем все в большей степени”.

Шостакович был запуган на всю жизнь, все время боялся ареста, пыток, расстрела, был готов на любые — в быту — компромиссы. Но — в быту, а не в творчестве.

В качестве отступного Шостакович соглашался писать патриотические песни, оратории, кантаты. Музыку к холуйским фильмам Михаила Чиаурели (даже к такому “шедевру” как “Падение Берлина”). Получал Сталинские премии и вступил в партию, когда ему уже ничего не грозило и даже когда было отменено постановление ЦК от 1948 года, в котором Шостакович очередной раз был заклеймен как злостный антинародный формалист. Но… давать отступные в своих главных творениях, в симфониях, например, он не мог. Хотел. Но не мог. И названия давал, скажем, “1905 год”. И “1917 год”. А нутро все равно сопротивлялось. Дрожа как осиновый лист, Шостакович в 1948 году написал по мотивам постановления ЦК “Антиформалистический раек”, в котором трое партийных бонз (Единицын, Двойкин и Тройкин) поют очень правильные слова: “Нам не нужна музыка антинародная, а нужна музыка народная”, но… поют на издевательски искаженную мелодию “Сулико” — как все знали, любимой песни Сталина. О публичном исполнении нечего было и думать, даже самый тупой деятель партийной культуры понял бы, что это сарказм и злая сатира.

Неужто не боялся? Очень боялся. И все равно — писал. Вся жизнь в ужасе — вот судьба. И всю жизнь он “исправлялся”. После статьи “Сумбур в музыке” написал 4-ю симфонию (1936 г.), где много как бы веселой музыки, всякие гротескные галопы, марши, вальсы, польки. Но там же — невероятно мрачная музыка похоронного марша, притом, зацикленная и повторенная “со значением”. Галоп на кладбище? Веселый данс-макабр? И вообще опять все сложно (для удвоенного симфонического состава!), народ совсем не поймет. Было признано, что товарищ Шостакович еще не встал на путь исправления. Симфонию запретили, партитуру “потеряли”. Только к 60-м годам по оркестровым голосам восстановили и исполнили (Кондрашин, 1961 г.).

Шостаковичу не раз советовали: ну что тебе стоит, пиши “понятные” душевные песни. И Тухачевский это советовал. И Блантер. И композитор, музыковед и друг Борис Асафьев, который требовал “служить народу”. Настал 1938 год. Пик террора. И вот тут по просьбе и заказу “джаз-оркестра” Кнушевицкого и Блантера (никакой то был на самом деле не джаз-оркестр, а просто эстрадный) Шостакович пишет ту самую “Джазовую сюиту” с Вальсом номер 2. Как я уже говорил выше, музыка сюиты вовсе не была джазом. Даже для Блантера, который попросил Шостаковича послушать, как звучит саксофон и ударник в его “джаз-оркестре” и хоть как-то приблизить звучание к “джазу”. Ничего такого Шостакович не сделал, но название “джазовая сюита” (иронически) оставил. В этом вальсе, равно как и в других композициях сюиты, откровенное звучание духового оркестра. Это была одна из его шуток.

Тут мы подходим к тайне Вальса номер 2. Возможно, впервые Шостакович решил пошутить в музыке почти, что называется, в лоб. Настолько явно, что об этом до сих пор никто не догадывался. Вообще-то для него юмор, сатира, гротеск и сарказм в музыке были любимыми приемами. Но там этот сарказм был явным, как в “Райке”. А здесь прием состоял в том, что Шостакович выдал настоящий, почти что народный вальс, и никакого юмора с сатирой в нем совсем не заметно. Но как его написать народным? А нужно взять готовые музыкальные интервалы, интонации из известных композиций, немного изменить порядок нот (иногда на обратный) — и вещь готова! Еще лучше взять не один “народный вальс”, а несколько. И Шостакович берет три известных вальса:

1. “Волны Амурского залива” (это настоящее название, а не просто “Амурские волны”), написанные в 1909 г. Максом Кюссом (родом из семьи бедных одесских евреев) под влиянием чувства к недоступной жене полковника Генштаба некоей Вере Николаевне (фамилия В.Н. неизвестна).

2. “Дунайские волны”, написанный румынским композитором сербского происхождения Иосифом Ивановичем в 1880 г.

3. Вальс “На сопках Манчжурии”, сочиненный в 1905 г. капельмейстером Мокшанского пехотного полка Ильёй Шатровым.

Немного есть из Иоганна Штрауса, но это не более чем некий характер звучания.

Все три вальса были к тому времени хорошо известны. Удивительная компиляция из этих трех вальсов сразу “легла на ухо”. Он казался давно знакомым, “близким и родным”, и вместе с тем — новым.

Вот здесь можно прослушать и посмотреть, как его исполняет известный музыкальный шоумен Андре Рьё, который исполняет его как раз в аранжировке Нидерландского королевского оркестра (напоминаю — звучащей в фильме Кубрика (ищите в интернете видео: Andre Rieu — Shostakovich’ Second Waltz). Ах, гениальная музыка Шостаковича! Вслушайтесь в этот вальс и вы встретитесь с знакомым незнакомцем — он вас сразу возьмет в плен.

Но все же — почему не известен в России? Даже слов на эту музыку никто не написал. В то время как на Амурские, на Дунайские волны, на Сопки — множество версий. Есть очень советские:

Амурские волны:

Ты шуми, Амур родной.

Ты шуми седой волной,

В грозном беге прославляй

Наш советский вольный край.

Дунайские волны:

Видел отважных советских ребят,

Славных друзей и хороших солдат,

Тех, кто на Волге сраженье вели

И на Дунай пришли

Еще раз: почему Вальс 2 не стал популярен в России? Я могу лишь повторить свою догадку: потому что популярности этого своего вальса не хотел сам автор. Он-то прекрасно понимал, что специально написал стилизацию, создал подражание. Своего рода учебную фугу. Сделанную отлично — талант-то не спрячешь. Но в вальсе — не его композиторский голос. Это чужой для него язык.

Никто не назовет визгливый марш флейт нацистского нашествия из 7-й “Ленинградской” симфонии мелодией, которую хочется напевать за рулем. Но никто и не забудет эту музыку, только один раз ее услышав. “Вам не нравится мой голос, мои интонации?” — как бы спрашивал Шостакович. Они формалистические и антинародные? Вам мой голос неприятен, как звук ножа по стеклу? Хорошо, как пародист я могу говорить чужим голосом. Я напишу музыку не хуже песен Книппера, Дунаевского, Блантера, Кабалевского, Хренникова, Богословского и еще массы других”.

Шостакович написал не просто хорошую, но отличную стилизацию. Лучше оригиналов. Простая, но не примитивная мелодия. Ясная и не сложная оркестровка. И ноты вальса (как и Второй сюиты) никто, я полагаю, не терял. Просто Д.Д. не давал разрешения на широкое исполнение. Когда нужно было быстро заработать, разрешил использовать в фильме Калатозова — не пропадать же добру. Но никакой гордости: учебная работа.

Прием перестановок и сочетаний, примененный Шостаковичем при сочинении Вальса 2, не раз использовался в музыке для разных целей.

В советское время — для демонстрации перековки. Для халтуры. Для того, чтобы сойти “за своего”. Чтобы вступить в Союз композиторов.

Я как-то уже рассказывал историю приема в СК Давида Тухманова. Повторю ее.

К началу 70-х годов прошлого века Тухманов уже сочинил сколько-то песен, в том числе шлягер “Последняя электричка” (1963), а также: “Эти глаза напротив” (Т. Сашко), “Непросто быть вдвоём” (М. Пляцковский), “Россия” (М. Ножкин), “Свободный вечер” (М. Ножкин).

Встал вопрос о его приеме в Союз композиторов СССР. Есть рекомендации, есть песни, есть репутация. И фамилия почти подходящая. Лучше бы просто Туманов, без вот этого “Тух”, но пусть будет как есть. Имя — Давид Федорович.

Давиду предложили написать явно патриотическую песню. Какую? Да вот — “Мой адрес — Советский Союз”.

Только песня должна быть, сказал ему ныне покойный Тихон Хренников, с одной стороны свежая, новаторская. Но с другой — как бы давно знакомая. Чтобы ее народ сразу запел. Чтобы она легко ложилась на ухо. Но чтобы музыка была незаезженной.

Он задумался: с одной стороны, свежая, с другой — как бы хорошо знакомая. Диалектика, однако. Для начала он взял один фрейлакс и сделал из него вступление и проигрыш между куплетами.

Потом наступило главное: запев.

Текст (Ножкина) уже был написан и предложен соискателю членства в Союзе композиторов. Первый куплет:

Колёса диктуют вагонные,

Где срочно увидеться нам.

Мои номера телефонные

Разбросаны по городам.

Что за мелодия? А?! Да это ж “Летят перелетные птицы”, муз. Блантера, слова Исаковского.

Летят перелетные птицы

В осенней дали голубой,

Летят они в жаркие страны,

А я остаюся с тобой,

Родная навеки страна.

Не нужен мне берег турецкий

И Африка мне не нужна.

Немного смещаем акценты и все — запев готов. Звучит свежо, но очень знакомо. Вы попробуйте, очень ложится на ухо.

Теперь припев:

Заботится сердце,

Сердце волнуется,

Почтовый

Пакуется груз.

Это ж — Ой, рябина кудрявая, белые цветы, / Ой рябина рябинушка, что взгрустнула ты

И снова уход на смещенные акценты “Летят перелетные птицы”:

Мой адрес —

Не дом и не улица,

Мой адрес —

Советский Союз.

Давид Федорович написал знаменитую песню за 30 минут, в члены Союза композиторов был принят в 1973 году (в 33 года) еще быстрее, чем написал песню. Рассказывая историю своего вступления, хохотал очень заразительно.

Талантливый человек.

Шостакович часто колебался, впадал из-за своих компромиссов и оппортунизма в депрессии. “Разочаровался я в самом себе. Вернее, убедился в том, что я являюсь очень серым и посредственным композитором” — запись от 3 марта 1967 года, приведенная в книге Оксаны Дворниченко “Дмитрий Шостакович. Путешествие”.

Но есть устоявшееся мнение, что Шостакович — гениальный музыкант. Конечно, он мог бы писать песни. Да и писал их.

Они не были выдающимися, ибо писать мелодии — не его стезя. Но они не уступали бы большинству признанных песен. Вальс 2 оказался выше среднего “песенного уровня”. “Родина слышит, родина знает” — среднего. В целом вполне добротные композиции. Но Шостакович не хотел и не мог быть добротным и средним. Он был не такой, как все. У него был свой голос. И проявлялся этот голос не в песнях или мелодиях, а в мощных композициях, имя которым — Музыка.

Источник

Топ 5

Комментарии

Читайте также: