А.Б. Никольский, С.А. Чумичёв
НОВАЯ ЦИВИЛИЗАЦИОННАЯ ПАРАДИГМА: НА ПУТИ К НОВОМУ ОБЩЕСТВЕННОМУ ДОГОВОРУ
Констатируя наличие методологического кризиса системы научного знания и кризиса адекватности всех существующих социально-политических систем, авторы обнаруживают девять независимых индикаторов, свидетельствующих о том, что система «Человечество» вошла в ситуацию цивилизационного фазового перехода, а также делают попытку рассмотреть проявляющиеся из туманного будущего контуры новой цивилизационной Парадигмы.
A.B. Nikolsky, S.A. Tchoomitchew
THE NEW CIVILIZATION PARADIGM: ON THE WAY TO A NEW SOCIAL CONTRACT
The authors, establishing the methodological crisis of scientific knowledge system and the crisis of all contemporary socio-political systems, discover nine independent indicators showing that the Humanity system had entered the situation of civilization phase change. Then, they make an attempt to examine the outlines of New Civilization Paradigm, which are becoming faintly visible through the misty Future.
Введение
Если пристально вглядеться в происходящее вокруг нас, симптомы того, что в этом мире что-то необратимо и кардинальным образом меняется, становятся вполне различимы – и отражаются эти изменения буквально во всем, во всех сферах нашей жизни. Происходит решительное качественное переустройство всей организации общества.
Сегодня все больше и больше специалистов – социологов, философов, историков – склоняется к трехступенчатой модели развития общества во времени. Сначала был «традиционный» этап – сюда попадает и так называемый первобытно-общинный строй, и феодализм, и рабовладение – мировосприятие у людей во все эти эпохи было основано на одних и тех же ценностных базисах, а все социально-экономические вариации оставались не более, чем вариациями. Главными ценностями традиционного этапа были ценности трансцендентные, то есть то, что составляет фундамент любой религии. Мерилом всего был Бог. Соответственно, и власть была как бы от Бога – и эта божественная власть олицетворяет собой всю эпоху.
Второй этап – Новое и Новейшее время. Начинается оно ориентировочно с периода Реформации в Европе, с возникновения и усиления протестантизма – прагматичного варианта христианства, в русле которого, по Максу Веберу [1], зародился капитализм – а вместе с ним и политика в том виде, в каком мы знаем ее сейчас. Это время с полным на то основанием можно назвать «сепарационным» периодом, поскольку главная установка эпохи – «разделяй и властвуй», а основная ценность – материальные блага, их производство, – с чем напрямую связан такой сепарационный по сути своей процесс, как отчуждение. Эти ценности обращены на человека, человек должен работать и обеспечивать преумножение материальных благ. Символ эпохи – деньги – новое мерило всего.
Наконец, третий этап, о скором наступлении которого говорят многие ученые (см. обзор в [2]). Мы сейчас живем на сломе сепарационной эпохи – и тому есть ряд признаков, о которых ниже будет сказано подробно. Здесь необходимо подчеркнуть, что точно так же, как в основе предыдущих двух этапов лежала некая совокупность ценностных ориентиров и принципов общественного устройства, моделей мышления и поведения – то есть то, что мы могли бы назвать «цивилизационной парадигмой», – так и в основе третьего этапа должна лежать некая организационная матрица, с той лишь разницей, что она обязана быть закономерно сложнее предыдущих. И свидетелями «вызревания» такой матрицы мы все на сегодняшний день являемся.
Анатомия кризиса
Новая цивилизационная парадигма – это новый общественный договор, новый пакет принципов организации общества, которые объективно должны реализоваться сами, как только человечество пройдет точку бифуркации, в непосредственной окрестности которой оно находится в настоящий момент. Текущий цивилизационный кризис выявляется сразу по ряду направлений, наиболее очевидными из которых являются когнитивный кризис (или кризис познания) и кризис социально-политических систем.
Прежде всего, под очень большой вопрос оказалась поставлена способность наук к познанию мира. Простой анализ базовых принципов, на которых построена система современного научного знания, приводит к печальному выводу, что эти принципы глубоко порочны. Один из важнейших признаков нынешнего кризисного состояния научного знания – в том, что в ортодоксальной науке принцип конвенциональности важнее принципа верифицируемости. Вся система научного знания связана круговой порукой ученых-ортодоксов, заменяющих проблему выявления верифицируемой информации негласными обусловленностями и ссылками на работы друг друга. Тогда как для получения реальной информации о мире необходимо, чтобы это знание было верифицируемо, т. е. чтобы каждый интересующийся мог проверить, откуда это знание получено и каким образом.
Не менее важным признаком научного кризиса является то, что в большинстве «классических наук» (физика, химия, биология, география и т. п.) власть единой повествовательной стратегии, парадигмы, «школы», с которой бывает связана, как правило, абсолютизация одних сторон изучаемого предмета и неглектизация других, всё ещё очень и очень сильна, что приводит к тенденциозности и искаженности познавательного процесса. Так как подобный «линейный» подход по определению ограничен, а развитие науки в ХХ в. было весьма стремительным, то к настоящему моменту классическая наука подошла к своему верхнему пределу, или, образно говоря, вычерпала с концами то «месторождение знаний», которое в силу своей ограниченности только и могла вычерпать. Больше открывать ей нечего.
Самые общие, фундаментальные законы Вселенной изучает физика. В. Свиридов в журнале «Компьютерра» за октябрь 2001 г. приводит такие данные: «…начиная с 1970-х годов доля физиков среди ученых падает. Например, в 93-м в Великобритании насчитывалось 12 тысяч физиков, геологов и метеорологов вместе взятых, а биологов – 50 тысяч. 93-й – это вообще символический рубеж: конгресс США отказался продолжить финансирование сверхпроводящего суперколлайдера – нового гигантского ускорителя частиц. Проект “Геном человека”, цели которого величественны, но все же не столь фундаментальны, в деньгах отказа не знал.
С тех же 70-х годов внутри самой физики уменьшается доля фундаментальных исследований. Сейчас они в основном сосредоточены в двух узких секторах: физика элементарных частиц и космология. В других науках о природе (кроме астрономии) ситуация похожая: объем, значимость и отдача фундаментальных исследований монотонно убывают.
Какие принципиально новые научные дисциплины сложились в XX веке? Экология, синергетика, информатика… В отличие от классических наук, эти делают ставку не на анализ, расчленение сложного мира на элементарные кубики, а на синтез. <…>
Классические же отрасли науки все быстрее превращаются из чистого знания в ремесло. Так, бум в биологии связан не столько с ожидающими своего решения принципиальными вопросами, сколько с необходимостью практического освоения уже полученных фундаментальных результатов» [3].
Весьма показательно в этом отношении заявление организаторов Нобелевской конференции 1989 г., озаглавленной вполне откровенно – «Конец науки». В нем, в частности, говорилось: «Поскольку мы занимаемся изучением мира сегодня, нас не покидает все более острое ощущение того, что мы подошли к концу науки, что наука, как некая универсальная объективная разновидность человеческой деятельности завершилась <…> Если наука не претендует на изучение внеисторических универсальных законов, а признает себя социальной, временной и локальной, то не существует способа говорить о чем-то реальном, лежащем вне науки, о чем-то таком, что наука лишь отражает».
Сейчас, спустя почти 20 лет после этого важного признания, можно со всей полнотой уверенности констатировать, что наука в том виде, в каком она существовала на протяжении последних четырех веков, действительно кончилась. Постмодернизм попытался влить свежую кровь в ее поизносившиеся сосуды, показать, что абсолютизация той или иной научной парадигмы ни на чем не основана и не приводит ни к чему хорошему, «…постмодернистская мысль пришла к заключению, что все, принимаемое за действительность, на самом деле есть ничто иное, как представление о ней, зависящее к тому же от точки зрения, которую выбирает наблюдатель и смена которой ведет к кардинальному изменению самого представления» [4], однако классические научные дисциплины оказались не готовы к этому «мультиперспективизму», комфортная узость мышления оказалась им более впору. Классическая наука окончательно превратилась в инженерию, способ решения сиюминутных проблем, ремесло и даже в бизнес.
Однако когнитивный кризис – только одна сторона медали. К настоящему моменту очень ярко проявился также и кризис современного состояния социально-политических систем, который каждый из нас может наблюдать, просто следя за информацией о текущих событиях в мире или за историей недавнего прошлого.
XX век ознаменовался крахом всех глобальных исторических теорий (в качестве двух наиболее ярких примеров приведем коллапс марксистской концепции смены социально-экономических формаций и несостоявшийся «закат Европы» по Шпенглеру) и, соответственно, крахом всех попыток подвести научную базу под использование исторической информации в социально-политической практике – от политологического прогнозирования до переустроения мира на основе «единственно верного учения».
В конце концов нарушение взаимосогласованности человека и окружающей среды, явившееся неизбежным следствием победы принципа «разделяй и властвуй», победы приоритета интересов отдельных личностей и групп перед интересами всего человечества, привело к неконтролируемому нарастанию процессов медленного самоуничтожения цивилизации.
Эти тенденции к настоящему времени приобрели уже фактически катастрофический характер и угрожают выживанию человечества. Именно поэтому возникает насущная необходимость в новой цивилизационной парадигме, которая смогла бы обеспечить прекращение дальнейшего развала и ввести человечество в устойчивое равновесие с окружающей средой. Мы должны снова стать единым социальным организмом на новых, по-видимому, сетевых принципах – и четко осознать, что одна, меньшая часть человечества, выжить за счет другой – большей ее части – не сможет. Потеря управления грозит гибелью всей цивилизации.
При этом, глубокое изменение самого человека является единственным залогом успешного глубокого изменения социальных институтов, которое, в свою очередь, будет стимулировать дальнейшее изменение человека.
Наметившиеся в определенных кругах интеллектуалов некоторое время назад тенденции к эмансипации личности и деконструкции дискурса власти, сводящего роль человека в обществе к роли функциональной детали-винтика экономических структур, таким образом, должны рассматриваться как наиболее позитивные симптомы социально-политического кризиса, которые, вкупе с разрушением навязанных властью стереотипов и мифов, вполне возможно, приведут к тому, что принцип «разделяй и властвуй» сдаст свои позиции довольно скоро.
Итак, нам удалось зафиксировать две составляющие глобального цивилизационного кризиса:
• методологический кризис системы научного знания (когнитивная составляющая цивилизационного кризиса);
• кризис адекватности всех существующих социально-политических систем (социально-политическая составляющая цивилизационного кризиса).
Тем не менее одного наличия кризиса – для того чтобы ставить вопрос о новой цивилизационной парадигме – мало. Необходимы признаки или, иначе, индикаторы того, что кризис действительно имеет тенденцию диалектически разрешиться посредством рождения принципиально нового качественного состояния цивилизации (естественно, при определенных усилиях со стороны человечества).
Далее мы покажем, какие объективно существующие сегодня свойства суперсложной системы под названием «Человечество» свидетельствуют об идущем нарастающими темпами процессе перехода его к принципиальной новой фазе цивилизационного развития (такие свойства мы будем называть индикаторами цивилизационного фазового перехода), а также приведем ряд примеров отражения новой парадигмы в различных отраслях человеческой деятельности (проекций), которые помогут лучше увидеть ее контуры.
Индикаторы цивилизационного фазового перехода
1. Ситуация постмодерна. Постмодерн ознаменовал собой финальную стадию сепарационной эпохи, став ее предельным выражением через отрицание метанарраций Нового времени, выразив стремление к смягчению оппозиций, размытию искусственно, текстуально созданных и оттого ложных дихотомий, к борьбе с агрессивностью, проистекающей в своих основаниях из этих дихотомий, и вообще к отказу от всяких априорных оснований, ибо любое основание подразумевает наличие «того» и «этого», субъекта и объекта, некоторой системы отсчета – и чего-то внеположного по отношению к ней. Означенное стремление первый теоретик постмодернизма Лесли Фидлер назвал «засыпанием рвов и пересечением границ» [5].
В пределе, переворачивание ценностей с ног на голову, засыпание рвов, пересечение границ приводят к тому, что сама дихотомия «ценное – неценное» перестает существовать, все становится и ценным, и неценным одновременно: «Неуправляемая сложность многообразия сломала все ранее существовавшие инструменты регулирования и породила хаос.
В интеллектуальной сфере это проявилось в размывании рамок и границ, в одночасье потерявших значимость. Все, что изначально казалось простым и ясным, постепенно обрело сложные очертания, стало громоздким, нечетким и сомнительным. Рамки и границы модных научных направлений, подобных кибернетике, экологии, исследованиям сложности, хаоса быстро размываются лавинами публикаций, стремительно нарастает какофония смыслов. Наука стала необыкновенно сложной, большой и мутной рекой, напоминающей клоаку. <…> В отличие от классических текстов, в которых автор уверен, что «знает правду» и, прокладывая пути для своего мнения, критикует и предает анафеме веры других, тексты постмодерна не столь интенциональны, часто они кажутся беспредметными, ибо выражают «эпистемологическую неуверенность» человека, не знающего, на что можно опереться». [6]
Таким образом, ситуация постмодерна – это базовый индикатор, отражающий ценностный кризис: традиционные ценности деконструированы, новые ценностные ориентиры еще не выработаны. А раз это так, то у новой парадигмы не может быть каких либо «объективных», «прочных», внеположных по отношению к ней оснований, она может опираться только на эту «эпистемологическую неуверенность человека, не знающего, на что можно опереться» – ведь кроме неуверенности ничего не осталось.
Постмодерн открыл, что нет «незнания» или «знания», дихотомия эта достаточно условна, и говорить приходится о своего рода конгломерате их, «знании-незнании», каковой только и пригоден к практическому употреблению. Так как знание относительно, не имеет смысла рассуждать о неких «абсолютных истинах» и отталкиваться от априорных оснований. Иначе говоря, постмодерн стал четким водоразделом между двумя принципиально разными типами познания. Старый порядок или старую парадигму познания можно выразить краткой формулой: держаться за «знание», в познавательной деятельности исходить из того, что уже известно. Новой парадигме соответствует другая формула: «знание» остается за горизонтом; познавательная деятельность представляет собой дрейф в открытом бурном море «незнания», когда не на что положиться, кроме как на собственный разум и сноровку.
Еще короче: новая парадигма – это новый беспорядок, в котором не на что опереться, кроме собственного разума.
2. Информационный потоп. Всё более очевидным и проявленным становится такой феномен: для создания новой информации требуется минимум усилий. В прежние времена мало было придумать что-то новое – надо было ещё затратить усилия, чтобы созданная информация оказалась доступной для восприятия другими: записать, причём разборчиво; донести до издателя, убедив его в том, что данный креатив достоин иметь читателей; растиражировать в необходимом количестве и распространить.
И это только для «простейшего» случая: когда новая информация извлекается непосредственно из головы и жизненного опыта автора. Говоря же, к примеру, о научной работе, приходится учитывать и необходимость предварительной переработки немалых массивов исходной информации, прежде чем на её основе будет сгенерирована информация принципиально новая, т. е. необходимой частью исследовательской работы было: сидение в библиотеке; чтение большого количества ранее написанных текстов (книг, рукописей, газет/журналов, рефератов/диссертаций, бюллетеней/препринтов и т. п.); выписывание от руки длинных цитат; их последующее переписывание в собственную работу…
Наличие всех этих организационно-технических ограничений гарантировало ситуацию, когда количество авторов – создателей новой информации – было на порядки меньшим количества читателей, эту информацию потреблявших.
С развитием компьютеризации и особенно Интернета ситуация принципиально изменилась. Креативность теперь не требует практически никаких оргтехнических усилий. Творческая мысль мгновенно перерабатывается в текст, который тут же выкладывается на web и становится доступен потенциальному читателю сразу после написания. Если же для креативности потребна какая-либо исходная информация, она находится в том же Интернете в течение нескольких минут работы с поисковиком, а дальше – copy&paste – и требуемая исходная информация надёжно вставлена в создаваемый креатив.
Такая ситуация постепенно привела к вызреванию важнейшего цивилизационного феномена. Количество авторов, т. е. людей, создающих тексты, от количества читателей, т. е. людей, эти тексты предположительно читающих, отличается непринципиально.
Отсюда важнейшее следствие: ураганный рост числа текстов, которые никто никогда не прочитает или которые прочитают один–два человека. А ведь среди тех текстов, которые никто никогда не прочитает, вполне могут быть (и даже наверняка есть) шедевры!..
Другое следствие: потребительское отношение к текстам, т. е. тексты теперь в основном читают не читатели, а другие писатели, причём читают выборочно – те фрагменты, которые могут пригодиться для копирования в их собственные тексты.
Вот это и есть тот самый информационный потоп, о котором мы выше уже упомянули и который захватывает не только собственно тексты, но практически все источники информации.
Интуитивно ясно, что экстраполировать обозначенные выше тенденции в сколь-нибудь отдалённое будущее нельзя. В самом деле, креативный зуд заставляет человека стать автором тогда, когда у него есть надежда на то, что его текст найдёт своего читателя. Ситуация же, когда авторы – все, а читателей совсем нет (или когда читателями поневоле являются всё те же авторы в поисках необходимой исходной информации для своих креативов), – абсурдна.
Таким образом, нам не остаётся ничего иного, кроме как квалифицировать развивающуюся на наших глазах ситуацию информационного потопа как ещё один независимый и чёткий индикатор происходящего прямо сейчас цивилизационного фазового перехода.
И разрешиться ситуация креативного абсурда может только через рождение какого-то принципиально нового качества информационной структуры будущего общества – качества, которое пока трудно разглядеть и в лучшем случае можно только предчувствовать.
3. Ситуация демографического фазового перехода. Третьим существенным индикатором совершающегося на наших глазах цивилизационного фазового перехода является динамика демографической ситуации. Для ее анализа мы воспользуемся известными исследованиями С.П. Капицы [7], [8] и А.В. Подлазова [9], [10], [11].
Во-первых, следует принять во внимание сформулированный С.П. Капицей принцип демографического императива, заключающийся в том, что с точки зрения синергетики в наборе переменных, описывающих крупномасштабные социальные, исторические, культурные, экономические и т. п. процессы, численность народонаселения является параметром порядка, т. е. той ведущей медленной переменной, к которой подстраиваются все прочие.
Во-вторых, мы должны учесть предложенный А.В. Подлазовым принцип биологического императива. Численность любого биологического вида остается в среднем постоянной на протяжении всего времени его существования. Единственное исключение – Homo sapiens, средняя численность которого непрерывно увеличивается. В этой связи изучение роста народонаселения представляет существенно более широкий интерес, нежели чисто демографический, позволяя выявить популяционные различия между человеком и животными, а понимание обусловливающих эти различия механизмов, в свою очередь, может служить основой для анализа процесса развития человечества с точки зрения биологии.
Наконец, в-третьих, мы посмотрим на демографическую ситуацию четырех последних столетий и с учетом сформулированных выше двух основополагающих принципов попробуем вместе с А.В. Подлазовым сделать из этой ситуации надлежащие выводы.
За вторую половину XX в. население планеты выросло приблизительно в 2,5 раза, т. е. в такое же число раз, как за предшествующие 125 лет. Эту динамику характеризуют часто термином демографический взрыв. Действительно, трудно подобрать более образное и вместе с тем точное сравнение.
Рис. 1. Представлена зависимость обратной численности населения N (в млрд. человек)
от времени за период с 1650 г. по 1975 г. с обратным представлением данных по оси ординат
Из графика видно, что зависимость 1/N от t представляет собой линейную функцию. Если бы такой закон роста сохранялся неизменным и далее, численность человечества к 2025 году достигла бы бесконечности. Здравый смысл подсказывает, что этого не может быть, и что ситуация должна в самом ближайшем времени измениться или даже уже меняется.
В связи с наблюдаемой ситуацией демографического фазового перехода, полагаем, не будет чрезмерно пафосным утверждать, что мы стоим на пороге принципиально иной цивилизации с совершенно новыми регулирующими механизмами, причем (вспомним принцип демографического императива С.П. Капицы) регулирующими не только численность народонаселения, но и практически все сферы общественной жизни.
Данные демографии – это очень яркий индикатор того, что мы в настоящий момент как раз пребываем в стадии цивилизационного фазового перехода.
Завершим описание ситуации демографического фазового перехода цитатой из работы А.В. Подлазова, резюмирующего свои рассуждения описанием причин изменения демографической динамики с точки зрения принципа биологического императива:
«…та история, движущей силой которой являлись демографические процессы, ныне подходит к концу. Приближение уровня жизнесберегающих технологий к предельному значению вызвало демографический переход, результатом которого должно стать прекращение роста человечества и стабилизация его численности на уровне предположительно в 10–11 млрд чел.
Тем самым завершается переходный процесс, которым была вся предшествующая история человечества, и оно вступит в принципиально новую фазу своего развития…».
4. Динамика цивилизационных событий. Четвертый важнейший индикатор выявлен Я.А. Кеслером [12], изучившим развитие человечества посредством анализа динамики так называемой цивилизационных событий – антропогенных технологических либо культурных революций, качественно изменяющих состояние нашей цивилизации и переводящих ее на более высокий уровень развития.
Проанализировав скорость освоения человечеством новых технологий, Я.А. Кеслер обнаружил, что каждое цивилизационное событие характеризуется своим интервалом, т. е. отрезком времени от появления товарной (в самом широком смысле) продукции, изготовленной по новой технологии, до начала массового постоянного использования ее человечеством.
Оказалось, что на достоверно датированном отрезке (с 1500 года н.э. до нашего времени) имеет место линейная зависимость интервала реализации цивилизационных событий T от времени t:
T(±20%) = 1500 – 0,2 t
Интервал этот с течением времени линейно сокращается, достигая примерно к 2000 году ~5 лет (рис. 2).
Из характера данной зависимости также становится очевидным наличие на пороге третьего тысячелетия цивилизационного кризиса, т. е. дальше в будущее эта динамика экстраполирована быть не может, ускорять внедрение новых технологий уже некуда – а значит вид этой зависимости в ближайшие годы должен качественно измениться. Таким образом, мы имеем еще один индикатор совершающегося цивилизационного фазового перехода.
Рис.2. Динамика цивилизационных событий
5. Конец прогресса. Анализ, проведенный американским физиком Джонатаном Хюбнером из исследовательского центра Пентагона (Naval Air Warfare Center) и опубликованный на страницах журнала New Scientist [13], свидетельствует о том, что пик технологических инноваций миновал сто лет назад и с тех пор прогресс лишь замедляется.
Рис. 3. Графики, показывающие соотношение основных научных открытий
и технических новинок с численностью мирового населения в динамике по годам,
а также количество патентов, зарегистрированных на миллион человек
в США с 1790 г.по настоящее время.
Полученные результаты показывают: наиболее бурно прогресс развивался в конце XIX в. наибольшее число технологических инноваций на душу населения наблюдалось в 1873 г. пик зарегистрированных патентов пришелся на 1915 г. Таким образом, золотым веком науки и технологий можно назвать период между 1873 и 1915 г.
Экстраполируя полученные кривые на два десятилетия вперед, Дж. Хюбнер предполагает, что уже к 2024 г. число технологических новинок упадет до средневекового уровня. Это является неплохим свидетельством того, что цивилизация стремительно движется к технологической сингулярности.
Когда она наступит, изменения станут настолько быстрыми, что предсказать их результат окажется попросту невозможно.
Отметим очень хорошее согласование между собой двух последних индикаторов: исчерпанность техногенной стадии цивилизационного развития по Кеслеру находит независимое подтверждение в виде вывода Хюбнера о конце прогресса.
6. Кризис гуманитарного знания. Выше мы уже говорили о когнитивном кризисе и о том, что этот кризис носит системный характер. В этой связи чрезвычайно симптоматичным обстоятельством оказывается то, что наличие такого кризиса начинает очень ярко осознаваться гуманитариями – что называется «изнутри».
В качестве одного из наиболее показательных примеров приведем книгу М.Ф. Румянцевой, зав. кафедрой источниковедения и вспомогательных исторических дисциплин РГГУ, «Теория истории» (рекомендованную Учебно-методическим объединением вузов Российской Федерации в качестве учебного пособия для студентов, обучающихся по направлению «История») [14], в которой впрямую фиксируется кризис исторической науки и необходимость принципиально новой методологической основы построения исторических исследований.
Вот наиболее яркие фрагменты этого важного признания:
«В эпохи глобальных социальных перемен обостряется интерес к обобщающим описаниям исторического процесса, к историческим метарассказам. Так было на рубеже XIX–XX вв., когда историки начали осознавать недостаточность национальных историописаний, так происходит и сейчас. <…>
Что же произошло в конце XX в.? Редкий случай, когда можно четко обозначить границу если не цивилизационного перехода, то его начала: от модерна к постмодерну. <…>
Само понятие «постмодерн» подразумевает некую реакцию на предшествующий длительный этап если не всемирной, то по крайней мере европейской истории. В сфере исторического познания новое время отличает осознание истории как целостного процесса, как правило, носящего телеологический характер. Постмодерн как своего рода «реактивное явление» (по выражению Дж. Тоша) отличает разочарование в глобальных историко-теоретических построениях. Примечательно, что самые разные авторы, обращаясь к анализу современного состояния с самых разных эпистемологических, социальных и идеологических позиций, рассматривая различные аспекты современной как теоретико-познавательной, так и в целом социокультурной ситуации, формулируют по сути сходные идеи. <…>
…историческая наука, по-видимому, утрачивает одну из основных своих функций – функцию метарассказа… <…>
…можно констатировать, что ситуация цивилизационного перехода сопровождается соответствующим изменением типа памяти от исторического, служащего коллективной идентификации социума в историческом пространстве, к иному типу памяти, который служит идентификации индивидуума во всем пространстве культуры. <…>
Даже если мы согласимся с Фукуямой, что конец истории наступил, мы не можем не ощущать опасности дезинтеграции социума при утрате общей социальной памяти. К тому же вполне очевидно, что, по крайней мере в современной России и на постсоветском пространстве, общество распадается не до уровня индивидуумов, а до уровня разнообразных групп (в частности национальных, религиозных), негативистски идентифицирующих себя путем противопоставления другим. И в этих условиях преодоление кризиса метарассказа представляется весьма актуальной задачей.
В терминах синергетики ситуация постмодерна, по-видимому, может быть интерпретирована как точка бифуркации, что повышает социальную ответственность индивидуума».
На наш взгляд, фиксация историками-гуманитариями в рамках методологической рефлексии ситуации цивилизационного перехода (в особенности в части гуманитарного знания) сама по себе служит важным косвенным индикатором того, что этот переход действительно имеет место.
Заключительная группа индикаторов цивилизационного фазового перехода носит социально-политический характер. Эти три индикатора тесно взаимосвязаны, поэтому факт их наличия и степень выраженности проявятся более отчетливо и рельефно, если воспринимать их комплексно, без отрыва друг от друга.
7. Виртуализация политики. Уже сейчас заметно, что степень влияния политики, всякого рода государственно-бюрократических, партийных, олигархических и других политических структур в последние годы стремительно и неуклонно снижается. Политические занятия все меньше и меньше влияют на реальную жизнь, и все больше людей во всем мире научаются все меньше зависеть от влияния политиков и политических систем. Политика вынуждена приспосабливаться к драматургии средств массовой информации и становиться более развлекательной, более дружественной к телевидению, чтобы привлечь хоть какое-то внимание [15].
Ярчайшим примером этого процесса является виртуальный характер практически любых общенациональных выборов в так называемых демократических странах. Можно привести много интересных примеров того, как достигаются «результаты народного волеизъявления» в самых разнообразных избирательных кампаниях, но мы ограничимся напоминанием о феерическом, бурлескном пересчёте голосов в штате Флорида на президентских выборах в США в 2000 г. (Джордж Буш-мл. / Эл Гор), когда вопрос о том, кто будет следующим американским президентом, решали буквально несколько человек; да упомянем полностью виртуальные выборы в России – депутатов Государственной Думы в декабре 2007 г. и Президента в марте 2008 г., – когда искомые результаты с потрясающей точностью были «предсказаны» заранее ведущими социологическими службами.
Можно утверждать, что политика в современном мире – это игрушка для политиков, и не более того.
8. Развитие самоуправляющихся структур. Все больше становится роль самостоятельности, самоуправления в обществе. Наше время характеризуется массовым формированием и развитием самоуправляющихся структур, т.е. таких социальных общностей, которые самостоятельно управляют собственными делами. Самостоятельность непременно подразумевает также и собственную ответственность за результаты своей деятельности; такие структуры никогда не перекладывают ответственность на власть или на кого-то еще. Это, если угодно, оборотная (и неизбежная) сторона виртуализации официальной политики, всеобщего развала и потери управления: проблемы – налицо, политическая власть – самоустраняется, все больше переходя в режим самообеспечения; как естественный результат – грибообразный рост территориальных, корпоративных, идеологических и прочих самоуправляющихся структур, т. е. все больше людей организуются для самостоятельного и под свою ответственность решения тех вопросов, которые их реально волнуют.
9. Коммуникационная революция. Интернет. На наших глазах совершилась настоящая коммуникационная революция. Появление и развитие глобальной информационной сети Интернет по своему цивилизационному значению стоит в одном ряду с такими событиями, как появление письменности, изобретение книгопечатания и конструирование электронной вычислительной машины, и, пожалуй, даже превосходит их. Впервые виртуальный мир идей, возникший еще на заре человечества, но представлявший из себя на протяжении всей истории скорее скопление локальных, упорядоченных в пространстве и времени очагов мысли, стал поистине глобальным, охватив весь обитаемый реальный мир, включая околоземное космическое пространство. Кроме того, благодаря всемирной паутине вышеупомянутые самоуправляющиеся структуры теперь имеют возможность самоорганизовываться без оглядки не только на те самые виртуальные политические структуры, но и на территориальные, пограничные и прочие барьеры, возведенные на организме планеты в старопарадигмальные сепарационные времена.
Таким образом, нам удалось показать, что такие индикаторы, как:
• постмодерн-деконструкция ценностного базиса цивилизации;
• «информационный потоп» и его следствие – дробление инфосферы;
• изменение соблюдавшихся более трехсот лет закономерностей роста численности общепланетного народонаселения;
• практическое исчезновение временного зазора между изобретением и его массовым использованием;
• конец прогресса, выражающийся в неуклонном снижении числа изобретений и технологических новаций;
• признание кризисного состояния гуманитарного знания со стороны ряда представителей гуманитарных наук;
• развитие самоуправляющихся структур на фоне виртуализации политики и посредством коммуникационных возможностей виртуального интернет-пространства, – более чем красноречиво свидетельствуют о ситуации цивилизационного фазового перехода, в который вошло человечество в своем развитии.
Контуры новой цивилизационной парадигмы
Наше исследование было бы неполным, если бы мы, указав на наличие кризиса, не показали сценария выхода из него; разобравшись в его причинах и исторических корнях и рассмотрев наиболее заметные индикаторы цивилизационного фазового перехода, не попытались понять, что ждет человечество, когда кризис будет преодолен, а фазовый переход, т. е. переход общества на новую организационную матрицу, на новую цивилизационную парадигму – завершен.
Новая парадигма, как указывалось выше, – это постоянная осознанная возможность движения в многомерном пространстве познания, вне априорных оснований и жестких границ, но на базе подвижного процесса постановления, в котором мир и познание (реальность и виртуальность) друг друга диалектически дополняют. Это означает, что новой парадигме чужд отвергающий с порога все чужое классический фундаментализм – религиозный, материалистический, мистический, какой угодно – и в то же время, в качестве способа обеспечить наиболее безвредное, безопасное усвоение всего наработанного в рамках старой парадигмы культурного наследия новая парадигма прибегает к фундаментализму постмодерновому, постмодерн-фундаментализму или же постпостмодернизму, «трансгрессивной революции», в терминологии С. Корнева.
В 1998 г. С. Корнев писал: «…между настоящим национализмом, настоящим интернационализмом и настоящим космополитизмом, если только строго додумать их до конца, нет никакой разницы. Все эти …измы, как и все остальные навязшие на языке дихотомии и классификационные схемы, – это продукт западной рациональности, которая с их помощью расчленяла мир, чтобы успешнее им завладеть.
Именно для того, чтобы подчеркнуть условный, искусственный характер большинства культивируемых в обществе ярлыков и различий, необходимо ввести эту парадоксальную формулу – постмодерн-фундаментализм. Сегодня не так уж мало людей понимают и принимают истину постмодерн-фундаментализма: мысль о стирании граней между старым и новым, между следованием традиции и инновацией (ибо любая традиция жива лишь постольку, поскольку непрерывно преображается, непрерывно рождает из себя новое), наконец – между борьбой за национальное и борьбой за общечеловеческое» [16].
Новая парадигма принимает постмодерн как данность, но тем не менее ему не тождественна, она – вне постмодерна, для нее он – лишь инструмент. Основным принципом такого взгляда на мир становится «вычищение» при помощи постмодерна из элементов старопарадигмальной культуры – техники, науки, социально-политических и экономических институтов – чужой воли, творением которой они являются, и наполнение их собственной активной творческой энергией.
Список ложных дихотомий, которые призван «вычистить» постмодерн-фундаментализм, велик. Здесь можно назвать не только национализм и интернационализм, но также рыночную и плановую экономику, либерализм и консерватизм, патриотизм и космополитизм и т. д. Все подобные ярлыки и различия – всё, что сепарирует людей по какому-либо идеологическому признаку, – не может быть признано адекватным новой реальности. Новая парадигма немыслима без осознания неантагонистичности противоречий между материализмом и идеализмом, атеизмом и верой в Бога, капитализмом и коммунизмом, правами человека и интересами человечества, философией и математикой, гуманитарными и естественными науками, традиционной историей и «новой хронологией», научным и вненаучным знанием и т. д. Надо всего лишь перестать отрицать возможность принципиально иного подхода, а напротив – попробовать принять и его, а шире – перестать всячески разделять людей по разнообразным условным критериям (белые – черные, левые – правые, патриоты – либералы, русские – евреи, хищники – жертвы и т. д. и т. п.) – и новая парадигма автоматически заменит собой устаревшую матрицу сепарационной эпохи.
Эта необходимость универсализации и разнообразия когнитивных подходов более рельефно проявилась в контексте коммуникативной революции. В Интернете становится очевидным всеобщее равенство идей (и как следствие – стоящих за идеями индивидов). Ни одна идея не может в этой среде быть «более равной», чем другая. Истинным оказывается лишь разумное, прагматичное движение от одной идеи к другой. На первый план выходит человек будущего, который держит штурвал познания в своих собственных руках и сам рисует свою карту бытия. На подобных картах, «когнитивных лоциях», и должна быть основана новая структура как гуманитарного, так и естественнонаучного знания – вернее, если быть до конца точным, – структура нашего незнания, т. е. представления о том, «куда нам дальше плыть».
Вообще говоря, категория «незнание» в эвристическом смысле оказывается гораздо более продуктивной и содержательной, чем категория «знание», хотя они и дополняют друг друга. Действительно, если исходить в познавательной деятельности из того, что мы и так уже знаем, ничего нового открыто не будет. Все великие открытия происходили тогда, когда переступались границы известного и обыденного, и мысль в порыве творческого вдохновения устремлялась в неведомое. Кроме того, неплохо было бы помнить, что знание (как и сила) всегда относительно, и только незнание – абсолютно.
Надо подчеркнуть, что во многом именно благодаря просвещенческому «знанию – силе» современная цивилизация со всеми ее проблемами появилась на свет, и именно благодаря ему она в итоге стала неуправляемой и опасной как для окружающего мира, так и для самой себя.
Таким образом, одной из важнейших задач, которые придется решать в рамках новой цивилизационной парадигмы, является задача восстановления управляемости цивилизации и ее развития. Заметим, что говоря об управляемости, мы не имеем в виду некий главный, структурно локализованного, централизованного аппарата контроля, автократический органа, направляющий и надзирающий за тем, как действует система, но понимаем управление в кибернетическом, функциональном смысле.
Задача восстановления управляемости цивилизацией не может быть решена путем построения «империи» как системы с одним управляющим центром. С точки зрения принципа непрерывной преемственности человеческой культуры это объективно был бы шаг назад, к той стадии общественного развития, которую человечество уже миновало.
Каков же выход? Если восстановить общепланетное управление путем возврата к моноцентричной системе управления невозможно, а восстанавливать его надо в силу исчерпанности сепарационной стадии и необходимости построения постпереходной реальности, то каким же должен быть принцип такого управления?
Ответ на этот вопрос дает синергетический подход. Другое, качественно новое стабильное состояние всечеловеческого социума может быть достигнуто только путем построения полицентричного механизма общепланетного управления.
Эта мысль одновременно парадоксальна и проста. В самом деле, из теории управления хорошо известно, что система с одним управляющим центром очень неустойчива. Стоит отключить управляющий центр, как вся система довольно быстро идет в разнос, разваливается. Полицентричность же управления обеспечивает очень высокую устойчивость системы. Распределение управляющих функций и коммуникативных возможностей между различными управляющими центрами (иерархически, организационно и пространственно диверсифицированными) позволяет сохранить не только устойчивость системы, но и качество ее функционирования даже в случае отключения некоторых центров и линий коммуникации.
Сколько же должно быть таких управляющих центров? Сколько угодно. Любое состояние, отличное от уникальности, характеризуется свойством бесконечной повторяемости. Или, иначе, любое число, отличное от нуля и единицы, принципиально ничем не отличается от бесконечности: либо этого не бывает вообще, либо это уникально, либо это можно повторить сколько угодно раз.
Сколько возникнет центров управления, готовых в той или иной степени взять на себя ответственность за стабильное развитие человечества, столько их и будет. Международное, межкорпоративное, межотраслевое, меж… всякое разделение компетенции и полномочий по поддержанию системы «планета Земля» в стабильности и устойчивом развитии – вот самые общие контуры новой системы цивилизационного управления.
С этой точки зрения важнейшую, решающую роль приобретает развитие самоуправления во всяких его формах, о чем уже говорилось выше. Если какая-то часть человеческого сообщества достигла такой степени самоорганизации, что берется решать осознанную ею проблематику самостоятельно и под свою ответственность, – чрезвычайно высока вероятность, что именно эта самоуправляющаяся структура станет одним из центров общепланетного управляющего механизма.
Именно в этом направлении и надо обозначать контуры нового общественного договора – и, на наш взгляд, феномен глобальной компьютерной сети Интернет как беспрецедентного в мировой истории инструмента, способного обеспечить всеобщую информационную консолидацию человеческого сообщества, – может (и должен) сыграть здесь не последнюю роль.
Интересную концепцию – эволюционно-кибернетическую модель человечества как суперорганизма, зарождающегося благодаря качественному прорыву в коммуникационных технологиях, предложил бельгийский исследователь Ф. Хайлиген (F. Heylighen) [17], объединивший в своих разработках как идущую от Аристотеля через Комте, Дюркгейма и Спенсера традицию проведения аналогий между организмом и обществом, так и современные модели общей теории систем и кибернетики, такие как теория живых организмов Миллера, теория автопоэзиса Матураны, теория перцептивного контроля Пауэрса и теория Турчина о метасистемных переходах.
«Главная идея данной модели, – поясняет он, – состоит в том, что мировое общество может рассматриваться как единый суперорганизм и, что в условиях сегодняшнего быстрого развития технологий оно становится все более похожим на суперорганизм. Суперорганизм – это живая система высшего порядка, элементы которой (в нашем случае – отдельные индивидуумы) сами являются организмами. Биологи соглашаются с тем, что социальные колонии насекомых, например, муравейники или пчелиные ульи, лучше всего анализировать как суперорганизмы. Если отдельные клетки являются организмами, тогда многоклеточный организм – тоже суперорганизм».
И далее: «Все возрастающее разделение труда ведет к дифференциации компонентов системы в более специализированные подвиды. Увеличивающаяся зависимость этих подвидов от остальной системы для того, чтобы возместить те способности, которые были утеряны из-за специализации, ведет к повышению интеграции и сплоченности. Дифференциация и интеграция вместе ведут к усложнению мировой системы и к большей независимости ее от окружающей среды. Положительная обратная связь между интеграцией и дифференциацией ведет к ускоряющемуся развитию сложной организации из совокупности первоначально простых компонентов.
Это метасистемный переход, эволюционное возникновение кибернетического организма высшего порядка. Это чем-то похоже на фазовые переходы вещества, такие как кристаллизация, намагничивание или конденсация, характерные для самоорганизующихся физических систем (курсив наш – А.Н., С.Ч.). Эта же движущая сила лежит в основе эволюции от простых клеток до многоклеточных организмов и обществ, состоящих из отдельных индивидуумов».
Хайлиген в своей модели рассматривает Интернет как зачаток «мирового мозга» социального суперорганизма: «…формы творческого мышления могут напрямую поддерживаться сетью, без человеческого надзора. Это даже не требует сложных программ по созданию искусственного интеллекта, достаточно поддержать самоорганизацию информационных потоков в сети, таким образом повышая коллективный разум, интеллектуальные возможности которого должны быть больше простой суммы сознаний пользователей сети».
В итоге, мы могли бы прогнозировать (при благоприятном течении цивилизационного перехода) полную замену виртуализующихся и деконструирующихся политических управляющих элементов общества на сеть самоуправляемых и саморазвивающихся гетерархических интернет-структур (полицентричную систему), которая в ходе процесса эволюции разовьется в полноценный мировой супермозг и будет с гораздо большей эффективностью контролировать процесс устойчивого развития цивилизации.
Интересно, что одним из тех островков в Рунете, где в первую очередь произошло практически полное избавление от политики, стали сайты, посвященные путешествиям. На форумах и блоггерских площадках, посвященных туризму, никто политику даже не обсуждает, в то время как остальной Интернет – значительная его часть – полнится пересудами «пикейных жилетов». Это происходит не случайно. Политика предполагает наличие и культивацию каких-то водоразделов, границ. Путешествия же, наоборот, как нельзя лучше воплощают главный идейный принцип эпохи постмодерна – «засыпайте рвы, пересекайте границы», являясь, таким образом, своего рода вариантом постполитики.
На сегодняшний день мир стал доступен как никогда, информации о нем в Интернете колоссальное количество, путешествовать в той или иной степени может едва ли не каждый. Однако цивилизационный фазовый переход влечет за собой возникновение новой структуры общественных классов, объективно завязанный на отношение тех или иных людей к новой парадигме, приятие или неприятие её. Путешествия преломляются через призму этой классовой структуры вполне очевидным образом: основным признаком туризма наступающей эпохи следует считать возникновение двух категорий туристов – «путешествующие субъекты» и «путешествующие объекты», причем первые относятся преимущественно к новой формирующейся элите общества, правящему классу разделяющих новую парадигму нетократов, для которых главными ценностями являются связи, обмен информацией, эксклюзивность, креативность и мобильность разума (см. [15]), а вторые – к подчиненному классу консумтариата, консервативных и зашоренных потребителей. В условиях бурного развития информационных технологий человек, путешествующий целенаправленно – и делящийся в Интернете своими впечатлениями о поездках – автоматически попадает в разряд элиты, поскольку участвует в генерации новой информации о мире, формировании социальных сетей и управлении информационными потоками.
Основную ценность наших дней составляет привлечение внимания к информации, и в особенности – к информации эксклюзивной. Те, кто способен это делать – те и правят, в конечном счете, миром, в то время как деньги – ценность прошлой, капиталистической эпохи – отходят на второй план и – сами по себе – уже мало на что влияют.
Место разлагающихся традиционных структур власти занимает Интернет – в том числе его авангард – блогосфера, а блоггер-путешественник, в свою очередь, развивает Интернет и блогосферу, поскольку наполняет их уникальным, эксклюзивным содержанием. Напротив, «путешествующего объекта» не интересует ничего, кроме, грубо говоря, пассивной релаксации под пальмами в редкие отпуска – это типичный ограниченный потребитель. Важно, что в последние несколько лет профессионалами туристической отрасли отмечается рост числа «самостоятельных туристов», т. е., очевидно, «путешествующих субъектов». В основной своей массе это «продвинутые» путешественники, которых не интересует обычный массовый пляжный отдых, но интересует знакомство с культурой, историей, обычаями, кухней, природой других стран, посещение неизведанных «массовым туристом» мест, встречи с интересными людьми, необычные приключения, тайны древности, разнообразный активный отдых – т. е. познание в самом широком смысле слова. Эта ориентированность на личностное развитие, на стремление к новому, на пересечение границ – в том числе границ обыденности – черта, по духу своему абсолютно адекватная новой парадигме. Таким образом, «путешествующие субъекты» – подчас даже не подозревая об этом – становятся активными распространителями новой парадигмы по миру, поскольку сами живут ее принципами, а «путешествующие объекты» оказываются одним из пассивных атрибутов старой парадигмы.
Резюмируем. На наш взгляд:
• постмодерн-фундаментализм как попытка «снятия постмодерна», попытка движения в пустоте, попытка просочиться сквозь узкий зазор в тотальной стене симулякров;
• рождение новой структуры гуманитарного и естественнонаучного знания на базе обращения познающего субъекта от собственно знания к незнанию;
• полицентрическая система мирового (само-)управления;
• метасистемный переход от общества как набора индивидов и групп к глобальной системе мирового суперорганизма на основе коммуникационной революции и сети Интернет;
• рост интереса к целенаправленным самостоятельным путешествиям, к «самодеятельному», «без указки», познанию мира, – являются важными чертами, контурами, проекциями Новой Цивилизационной Парадигмы, которая таким образом проявляет себя в различных областях человеческой жестикуляции.
Заключение
Однако, если быть честными до конца, мы в этой статье так и не показали, что же такое из себя представляет новая цивилизационная парадигма. Более того – признаемся абсолютно откровенно – мы сами до конца не знаем, что она из себя представляет.
Новую парадигму нельзя знать в старом позитивистском смысле, ее можно знать лишь невербально – т. е., чувствовать, – иначе это будет не новой парадигмой, а чем-то мертвым и застывшим, очередным симулякром.
Поэтому тот факт, что мы ее именно чувствуем, несомненно обнадеживает.
Литература
1. Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма. – М.: РОССПЭН, 2006. – 656 с.
2. Иноземцев В.Л. За пределами экономического общества. – М., 1998. – 640 с.
3. Свиридов В. Конец науки. Начало поэзии // Компьютерра. 2001. Окт.
4. Ильин И.П. Постмодернизм. Словарь терминов. – М., 2001.
5. Фидлер Л. Пересекайте рвы, засыпайте границы // Современная западная культурология: самоубийство дискурса. – М., 1993.
6. Леонов А.М. Познание сложности. Введение в философию x-науки. – Якутск, 2002. – 222 с.
7. Капица С.П., Курдюмов С.П., Малинецкий Г.Г. Синергетика и прогнозы будущего // Кибернетика: неограниченные возможности и возможные ограничения. – М., 1997. – 285 с.
8. Капица С.П. Сколько людей жило, живет и будет жить на Земле. Очерк теории роста человечества. – М., 1999. – 240 с.
9. Подлазов А.В. Теоретическая демография как основа математической истории // Препринт ИПМ им. М.В.Келдыша РАН. № 73. – М., 2000.
10. Подлазов А.В. Основное уравнение теоретической демографии и модель глобального демографического перехода // Препринт ИПМ им. М.В.Келдыша РАН. № 88. – М., 2001.
11. Подлазов А.В. Теоретическая демография. Модели роста народонаселения и глобального демографического перехода // Новое в синергетике: Взгляд в третье тысячелетие. – М., 2002. С. 324–345.
12. Кеслер Я.А. Русская цивилизация. – М., 2002. – 432 c.
13. Adler R. Entering a dark age of innovation. // New Scientist.
14. Румянцева М.Ф. Теория истории: Учебное пособие. – М., 2002.
15. Бард А., Зодерквист Я. Нетократия. Новая правящая элита и жизнь после капитализма. – СПб., 2004.
16. Корнев С. Трансгрессивная революция. Посвящение в постмодерн-фундаментализм //
17. Heylighen F. The Global Superorganism: an evolutionary-cybernetic model of the emerging network society // http://pespmc1.vub.ac.be/papers/Superorganism.pdf Рус. пер.: Хейлиген Ф. Мировой Суперорганизм: эволюционно-кибернетическая модель возникновения сетевого сообщества //
